Сергей Жигунов

Не стало Эльдара Рязанова. Светлая память...

Подробнее...

Как от нас уходят титаны: не стало Эльдара Рязанова

Человек-планета. С мощным, непреодолимым притяжением. Со своей особой атмосферой, в которую мы погружались, чтобы глотнуть кислорода, отдышаться, привести раздерганные чувства в порядок, вернуть душе гармонию, а видимому миру - нормальную иерархию человеческих ценностей.

Он нас грел. Очень щедро - даже удивительно, как у него хватало на всех тепла. Люди часто отвечали ему черной неблагодарностью: критики набрасывались на любую его неудачу, словно ждали счастливого момента укусить. И охотно забывали о том, сколько счастья нам всем сумел подарить этот большой, толстый, с виду добродушный, на самом деле непримиримый к любой кривде и хорошо умеющий ее отбрить человек.

Он принес нам свой мир, свою Пандору, свою планету-мечту, где идеал уже не тонул, как всегда, за горизонтом, а становился безусловной точкой отсчета, действующим нравственным маяком. Где справедливость восстанавливалась хотя бы виртуально. Где зло, осмеянное, уползало зализывать раны и на время оставляло нас в покое. Где душевная красота доказывала свою непреложную ценность.
развитие темы.
Кино Рязанова не могло изменить мир - но оно меняло нас. Тормошило совесть: живем мы что-то без оглядки... Звало к решительным действиям: не бойся бросить все на карту и жизнь переменить свою! Вселяло веру в самоценность каждого мгновения жизни: у природы нет плохой погоды! Оно обладало целительным действием, и нас неудержимо тянуло снова и снова смотреть его лучшие фильмы - не просто развлечься и отвлечься, но привести в порядок душу.

С точки зрения так называемого авторского кино это фильмы совсем немудреные. Житейские истории - забавные, грустные, чем-то всегда очень близкие. В каждой всегда есть скрытая пружина, энергия которой мощно толкает вперед все действие, - ясно ощутимая тяга к исходу доброму (без слащавости) и справедливому (без менторства). Нагромождений парабол, метафор и символов, многозначительных ракурсов и догматических трясений камерами в них не было совсем. Они были распахнуты нам навстречу и не предлагали себя расшифровывать, словно ребус для бездельников. Эти категорически "нефестивальные" фильмы не ошарашивали гурмана особым ритмом, не усыпляли заторможенностью, не злоупотребляли многозначительным молчанием и не предлагали думать каждый о своем, созерцая навсегда умерший в кадре пейзаж. Такое кино принципиально не берут в киноконкурсы. Но оно легко побеждало в самом главном, самом почетном состязании - за зрителя.

Впрочем, оно и не состязалось ни с чем и ни с кем, и уж чего-чего Эльдар Рязанов был лишен абсолютно - это суетливой амбициозности, гордыни гонщика, для которого не прийти первым - крах всей жизни. Он и так, без видимых усилий, приходил первым - его "Карнавальная ночь", "Ирония судьбы", "Служебный роман", "Гараж" побили все рекорды показов на телевидении: мы словно жили под девизом "Ни дня без Рязанова!" - и ведь не надоедало никогда. Зацеплялись глазом за любимую сцену там, на мерцающем телеэкране - и уже не могли оторваться от того, что знали давно и наизусть. Так не может никогда надоесть родник с чистой водой - он просто нам нужен, и все тут. Его надежное журчанье, его прохлада, его чистота.

Гений ни с кем не соревнуется. Он такой один, сравнивать не с кем. Его высоты доступны только ему одному. Кто-то пытался повторить его картины - "ремейки" проваливались, только оттеняя пропасть между титанами и пигмеями.

Если бы Эльдар Рязанов создал только свои фильмы, перечислять которые бессмысленно - они у всех на слуху, как фольклор, - он бы уже стал бессмертным в нашей памяти. Но он умудрился войти в пространство каждой жизни - неким сознанием надежности его меры вещей и ценностей. С ним можно было сверять свои поступки, мысли, решения. И в этом смысле он делал, конечно же, совершенно "авторское" кино - кино как эманацию одной неповторимой, мудрой и уникально одаренной личности.

Этот человек сразу и навсегда завоевал всеобщее доверие. Его не просто уважали - его любили. Он был - "свой". Его фильмы - комедийные, незатейливые, песенные, легкие в восприятии - воспринимались как его высказывание, его веское суждение, оспорить которое не решался никто: Рязанов был истиной в последней инстанции. Был для миллионов моральным авторитетом. О том, как это получилось, напишут исследования. А пока мало кто удосужился задуматься о секретах неотразимости рязановского искусства. Хотя от овладения этими тайнами зависит само существование нашего кино, на глазах теряющего зрителей. Ведь Рязанов-то сумел за свою долгую жизнь их только умножить и, по-прежнему ни с кем не соревнуясь, легко выдержал состязание и с "Шреками" и с "Аватарами".

Он был человеком естественным, как сама природа. Говорил, что думал. Делал, что считал нужным. Ни перед кем не сгибался, не юлил, не дипломатничал, не метал бисер. Друзей выбирал сам - и никогда не ошибался в их верности. В студенческой юности ему повезло общаться с личностями крупными, умами острыми, талантами уникальными - Эйзенштейном, Юткевичем, Роммом, по его ВГИКу тогда запросто ходили люди-легенды, мастера-классики, само их присутствие оттачивало ум и воспитывало верность принципам и стойкость к ударам. И когда спустя десятилетия в стенах Союза кинематографистов разгорелись жесткие баталии - споры об идеях живых и мертвых, сущая война за сохранение былого творческого братства, Рязанов был в числе первых и главных бойцов. А когда братство все-таки распалось - он просто брезгливо отошел в сторону от того, что еще недавно было единым кинематографом и теперь распалось на мелкие удельные княжества. Человек принципиально других масштабов, он в эту кучу малу просто не вписывался. Не терпел суеты честолюбий и амбиций. Держался подальше.

Рязанову всегда было тесно, его всегда было много, и его всегда не хватало. Он сумел стать кумиром не только в кино. Его телевизионные циклы, от "Кинопанорамы" до "Парижских тайн" - какой-то трудно представимый объем работы. Здесь шли в ход его поистине энциклопедические знания, накопленные еще со времен нищей студенческой юности, когда вся стипендия шла на книги, а книги глотались залпом и откладывались в бездонной памяти, всегда готовые стать в строй неоспоримых аргументов и всегда актуальных фактов. Начав свой путь как кинодокументалист, Рязанов теперь блистал как фантастически эрудированный интервьюер и оставил нам такие исчерпывающие телевизионные портреты французских деятелей кино, каких, возможно, не имеет сама Франция.

Он писал стихи, и его крылатые фразы тоже разлетелись по свету как фольклор, стали песнями, вошли в народную мудрость. Он не мог без работы и работал всегда - даже тяжело больной, не терял азарта вечного творца и выдумщика. Для нашего кино шло трудное время, когда от режиссеров требовалось не столько искусство делать кино, сколько способность добывать для него деньги. Но и в этих условиях Рязанов умудрился завершить давно задуманный им поэтико-философский фильм об Андерсене, а затем, в пору уже полного безденежья, снял для телевидения поэтический сборник своих стихов - прочитал их, как завещание. С трудом, но постоянно приходил в созданный им клуб "Эльдар", участвовал в творческих вечерах - старался быть с людьми, для которых жил и работал.

Его фильмы останутся и с нами и с поколениями, которые придут после нас. Но их смех, который и прежде не был беззаботным, теперь всегда будет окрашен грустью. Так уходят от нас титаны.
(Валерий Кичин)